Игры викингов - Страница 42

Краткий диалог между лидером и переводчиком закончился еще более неожиданным вопросом:

– Ты колдун?

– Я воин! – Санёк сделал вид, что оскорблен. Еще не хватало, чтоб с него живьем кожу сдирали, как с того неудачника-игрока.

– Скажи, что колдун, – прошипел Медвежья Лапа. – Пусть тебя боятся.

Но Санёк не рискнул:

– Я воин! – повторил он. – Дай мне меч – и увидишь!

– Меч – нет! – отрезал переводчик. – Мой господин хочет знать: вы грабили город Сервидаса? Тот, что на острове?

– Это – город? – фыркнул Медвежья Лапа. – Если у вас города такие, как тот или этот, – Лапа топнул ногой, – мы ограбим их все. Скоро сюда придет мой ярл, намотает твои кишки на столб, засунет твоей жене и сделает всё твое – своим. Можешь убить нас, лив, но пройдет день, может, два – и ты последуешь за нами! Будешь нам прислуживать в Валхалле! Ха!

Пара минут переговоров. Начало ответа очень понравилось Саньку, а вот финал – нет.

– Мой господин не станет вас убивать. Сервидас с братом скоро вернутся, и тогда мой господин продаст вас Сервидасу. Он дорого заплатит за тех, кто убивал родичей. А твоего ярла мы не боимся. Он никогда не найдет это место, потому что наши леса – не для чужаков.

Тут главный поднялся и махнул рукой. Санька, Дахи и Лапу поволокли обратно в сарай.

Зато чуть позже их напоили. Водой. Очень вкусной. А ближе к полудню даже накормили. Кашей с ложки, потому что развязывать, на всякий случай, не стали. После обеда пришел местный врачеватель, осмотрел пленников и обработал рану Дахи. Прочие повреждения он счел не стоящими внимания.

И связали их после осмотра более гуманно – руки не немели.

Так прошел день. Дахи спал. Медвежья Лапа рассказывал Саньку о своих подвигах. Главным образом, о том, как он ухитрялся попадать в плен и каждый раз чудным образом спасался. Санёк понимал, что Лапа врёт. И даже знал, почему. Чтобы поддержать Санька в трудное время. Вот ведь как. Саньку здоровенный викинг раньше казался туповатым убийцей, а выходит, он не так уж глуп и психолог к тому же.

Вечером в сарае сменилась стража. Вместо крепких мужиков среднего возраста на караул заступили двое парнишек чуть помладше Санька.

Но к своим обязанностям они относились посерьезней, чем старшие. Глаз с пленников не сводили. Один прям-таки волком глядел. Кажется: дай ему волю – на куски порежет.

Сопровождая Санька во двор – по естественным надобностям, – он не удержался, врезал по ребрам древком копья и процедил:

– Чтоб ты кровавой мочой изошел, гадина!

Что характерно: по-русски.

И голосок знакомый, и интонация.

– А ты храбрец! – насмешливо произнес Санёк тоже по-русски. – Связанных бить, да еще сзади – это ты не боишься!

– Да я б тебя… – начал парнишка. И сбился: – По-нашему говоришь, нурман?

– Это ты по-нашему говоришь! – отрезал Санёк. – Где научился?

– Это ты скажи: где научился? – с вызовом бросил паренёк. – Нурман!

– Не любишь нурманов? – осведомился Санёк. – Боишься?

– Никого я не боюсь! На вас кровь моих родичей! В силу войду – убивать вас буду, как собак сбесившихся!

– Помечтай! – ухмыльнулся Санёк, завязывая штаны. Спутанные по-новому руки позволяли сделать это самостоятельно. – Только нурман среди нас один – самый здоровый. А я вот – кривского рода. А у третьего нашего, раненого, его Даныией зовут, рода больше нет. Ливы убили всех. Те, которым ты прислуживаешь.

– Точно не те! – возразил парнишка. – Дядька Скалмантас на словенские земли не ходил никогда.

– А этот, которому он нас продать хочет?

– Сервидас? Этот мог. – И, с завистью: – Он везде ходит. Он – могучий вождь!

– Вот и я о том же, – сказал Санёк. – Мог бы и Сервидас твою родню убить, если бы раньше нурманов добрался.

– Сервидас не мог. Ливы – родичи наши. Бабушка моя мамке Скалмантаса сестрой была. Потому он меня в род и принял.

– Повезло тебе, – сказал Санёк. – А другу моему Даныие – нет. Самому пришлось подниматься. И к нурманам в хирд пойти, чтобы за родню отомстить. Вот ты бы… Как тебя зовут?

– Быструн… Свидрис по-здешнему.

– Вот ты, Быструн, как бы на месте Даныии поступил? По-другому?

– Да так же. Мстить за кровь родную богами велено!

– Вот и Даныиа – так же. За что ж ты его хулишь? Он твою родню не трогал. И я – тоже. Мы мстить пришли. За кровь. Ну и… Не повезло нам.

– У тебя что, тоже ливы родню убили? – сочувственно проговорил паренек. Отношения явно налаживались.

– Нет. Даныиа мне жизнь спас. Он теперь как брат мне. Как старший брат.

– Хороший воин, должно быть.

– Получше меня.

– Да и ты хорош, – похвалил Быструн. – Дядьки моего пса деревяшкой убил. Дядька потом своим тебя хвалил. Вот, говорил, совсем молодой северянин, и совсем голый, считай, боевого пса порешил.

– Пса-то не жалко?

– Дядька сказал: раз убил ты его, значит – негодный. Второй-то тебя взял. Значит, хорош. Но и тот, негодный, год назад охотника чужого в клочья порвал. Справного. С копьем, а не с палкой. Ну пойдем, что ли, в сарай. А то братец мой дурное подумает: или я тебя убил, или ты – меня! – Парёнек засмеялся и толкнул Санька к дверям. Санёк споткнулся и, чтоб не упасть, зацепился связанными руками за парнишкин пояс. Быструн его поддержал, до стены довел и даже помог сесть.

– Что это он? – поинтересовался Медвежья Лапа. – То зырит злобно, то угождает…

– Поговорили мы, – пояснил Санёк. – Оказалось, он тоже из словен. Ярла здешнего двоюродный племянник.